Назначили его отрядом командовать согласно званию,— в армии он майором был. Однако толку тут от него мало, а больше вреда: пьет, развратничает, самогон по его указанию гонят, аппараты завели усовершенствованные. На задания редко ходят и как-то все без удачи, с населением на ножах. Впрочем, и среди них есть ребята добрые.
- А ну, вызовите ко мне этого Щенкова,— сказал я,— посмотрим, что он из себя представляет.
Народ в отрядах был разный: одни действительно хотели и умели воевать, другие попросту спасали свою жизнь, третьи — кто их знает, чего хотели третьи? Алексейчик рассказал мне, что в одном из отрядов был беспартийный комиссар. Адъютант этого «комиссара» оказался гитлеровским шпионом и был расстрелян. Тогда «комиссар» сказался больным и ушел в деревню, где удил рыбу и пил водку до самых последних дней. Теперь он снова явился в свой отряд и назначен командиром разведки.
- Разведка эта ведется так, что немцы знают о каждом нашем шаге,—закончил Алексейчик.—Я предлагал командиру отряда Бокову убрать своего любимчика, но тот стоит за него горой.
- Выходит, они вас не слушаются? — спросил я.
- Точно. Они никого не слушаются,— не задумываясь, ответил Алексейчик и продолжал:— А в другом отряде и с командиром неблагополучно. Щенков по фамилии. Он и в партии когда-то был да в плен два раза сдавался. Первый раз в лагеря попал—сбежал. Клялся, божился живым в руки не даваться. Однако и во второй раз оказался в плену. И тут у немцев в ход пошел, пристроился где-то на службу. Потом вторично в лес явился. Назначили его отрядом командовать согласно званию,— в армии он майором был. Однако толку тут от него мало, а больше вреда: пьет, развратничает, самогон по его указанию гонят, аппараты завели усовершенствованные. На задания редко ходят и как-то все без удачи, с населением на ножах. Впрочем, и среди них есть ребята добрые. Эти не верят Щенкову. Особенно после того случая, когда он троих партизан своих расстрелял совершенно несправедливо.
- А ну, вызовите ко мне этого Щенкова,— сказал я,— посмотрим, что он из себя представляет.
В ожидании майора я прошелся по лагерю и насмотрелся всякого. Не разберешь, кто партизан, а кто из деревни в гости забрел. А немцы в Коссуве, под боком. Я крепко призадумался. Всего в пяти-шести километрах от лагеря нам предстояло принимать самолеты с посадкой. Первый из них должен был привезти нам мощную радиоустановку, взрывчатку, оружие и забрать раненых. К приему самолета необходимо было навести порядок в лагере и убрать лиц, явно подозрительных.
Когда я вернулся в землянку Алексейчика, мне сообщили, что два человека из отряда Щенкова «сбежали» в Коссув с оружием. Позднее нам стало известно, что коссувская полиция послала вверх по инстанции донесение о том, что к местным партизанам прибыл с секретными полномочиями из Москвы Герой Советского Союза полковник Льдов. Правда, в то время гитлеровцы, конечно, еще не успели разобрать, что в районе появился их старый враг и знакомый.
Майор Щенков пришел ко мне со своим комиссаром. Видный, статный человек, с несколько обрюзгшим от пьянства лицом и гладко зачесанными назад русыми волосами, он вел себя подчеркнуто небрежно и с некоторой даже лихостью. Комиссар был человек степенный, держался спокойно и производил хорошее впечатление. Мы познакомились. Я позвал Алексейчика и предложил всем вчетвером пройтись.
- Вот, товарищ Щенков,— сказал я, искоса наблюдая за майором, шагавшим обочь тропинки по траве,— отряды наши тут застоялись, обросли семьями и вещами, дисциплина слабая. И у вас, говорят, не лучше других. Верно это?
Щенков пожал плечами и ничего не ответил.
- Думаю перебросить вас за линию железной дороги, а груз лишний, девушек да тещ, здесь оставим, в семейном лагере. Что вы на это скажете?
- Мой отряд никуда отсюда не пойдет,— быстро заговорил Щенков.— Это уж как хотите!
- То есть как не пойдет? Будет приказ,— спокойно возразил я.
- Ну, приказ! Это ведь не армия, а партизаны! Нет, не пойдет, да и я не считаю это, ну, целесообразным, что ли...
- Почему же? — внутренне вспыхнув, но тем ровнее и отчетливее выговаривая слова, допытывался я.
- Одним словом, не согласятся люди — и все!
- Ну, а если вы им прикажете, тогда что? В полицию, что ли, побегут?
- Некоторые, может, и в полицию побегут.
- Значит, в отряде у вас есть заведомые предатели?
Щенков снова пожал плечами. Лицо его приняло скучающее выражение.
- Как же вы хотите воевать с непроверенными людьми и с такой дисциплиной? — продолжал я, сам в это время напряженно следил за своим спутником и мучительно обдумывал, правильно ли то, что я собираюсь сделать, и, очевидно, сделаю вот теперь, скоро, здесь в лесу,— подниму пистолет и выстрелю прямо в это скучающее лицо с безжизненными, прозрачными глазами. Еще раз я попытаюсь обратиться к совести этого человека. Если она у него есть еще, тогда с ним можно работать, предоставить возможность искупить вину. Если нет...
- Слушайте, майор,— сказал я,— ведь вы знаете, что дисциплина — вопрос первостепенной важности, особенно здесь, в тылу врага. Ну, вы, очевидно, не умеете, не хотите справляться с распущенностью как командир. Попробуйте проявить себя на штабной работе. Я вас сниму с отряда и возьму к себе в помощники. Покажите, на что вы способны.
Щенков стремительно обернулся ко мне, лицо его исказилось от плохо скрываемой злобы:
- Что вы, что вы, товарищ полковник! За что?
- То есть как — за что? Как это вы задаете мне такой нелепый вопрос? На такую работу, назначают не за провинности, а по особому доверию. Сядемте, товарищи,— сказал я.
Мне нужно было сесть, чтобы успокоиться и принять окончательно почти уже принятое решение. Мы сели.
- Ну, знаем мы эту политграмоту!— запальчиво возразил Щенков.— С отряда снимаете, значит не доверяете. Нет, я не пойду к вам в помощники. Насильно вы меня не заставите, это не армия!
Но ведь я по форме и по существу являюсь
для вас старшим командиром, и вы обязаны выполнять то, что вам будет мною приказано.
- Ну, это как сказать!
Мы сидели на пнях вырубки в нескольких шагах один от другого. Я молчал, и все молчали. Щенков досадливо отвернулся и прутиком сбивал пыль с сапог. И тут я почувствовал, что решение, внутренне принятое мной, бесповоротно. Я поднял пистолет, прицелился в тугой затылок Щенкова и спустил курок. Раздался легкий щелчок. Осечка. Заметив общее движение, Щенков обернулся ко мне, ища причины того, что Алексейчик и комиссар соскочили с места, Я привел в порядок пистолет,— теперь я действовал автоматически,— поднял его и прицелился майору в переносицу. Он закричал от испуга и беспорядочно задвигал руками, отыскивая кобуру. Я всадил в него три пули подряд.
- Пойдемте, товарищи, —сказал я, вставая с пня. Алексейчик и комиссар смотрели на меня, словно не понимая еще толком, что произошло.—Ничего, ничего! Ничего не случилось,— сказал я и пошел назад по тропинке. Товарищи шли позади меня. Я шагал молча, и они молчали.
В этот момент я подумал, что убивать вот этак не легко, может труднее, чем самому подвергаться смертельной опасности, но ведь, идя в тыл врага, мы должны быть готовы ко всему.
Мы вернулись в лагерь, и я приказал зарыть Щенкова, а сам с Иосифом Павловичем Урбановичем и группой других людей выехал в его отряд.
Бойцов выстроили на поляне.
- Сегодня я расстрелял вашего командира! — обратился я к строю.
Многоголосый крик одобрения был мне ответом
